|
ОСОБАЯ ПРИМЕТА
(перевод с украинского. С оригиналом можно познакомится вот здесь: dancreck.narod.ru)
Петра Колобка вызвали в суд, как свидетеля. В самый разгар заседания, когда суд завершал опрос, за дверями послышались крики:
— Не имеете права. Впустите!
Услышав этот голос, подсудимая Анна Колобко вздрогнула, понурив голову.
— Мама, я здесь! — в комнату ворвалась молодая женщина с ребенком на руках.
— Стойте! — ей дорогу преградили два милиционера.
— Выведите эту ненормальную! — распорядился судья.
— Дорогие судьи, — подал голос Петр. — Оставьте, это моя дочь...
Смеркалось. Была именно та пора, когда еще не вечер, но уже и не день.
После длинной утомляющей дороги, тёплым летним вечером домой возвращалась молодая женщина лет тридцати пяти.
Вот она ступила за ворота собственного подворья, изредка поросшего подорожником. После месячного пребывания у дочки двор казался ей неприветливым и запущенным.
«Те мужчины ни на что не способны», — подумала Анна, ступая на крыльцо.
Тихо притворила дверь. Петр, исхудалый, как будто почерневший, сидел у края стола, макал ломоть хлеба в кружку с молоком и медленно жевал.
«Бедненький! По-видимому, целый месяц и не готовил себе ничего горячего, раз так осунулся? Ох уж эти мужчины...»
— Добрый вечер! — поздоровалась тихо.
— До... Добрый. — Буркнул неприветливо, и это прозвучало, как «кого здесь черти носят?!»
«Вот так встреча?!» — мысленно обиделась Анна. Петр поднял вверх заплаканные глаза и вдруг оцепенел. Кусок хлеба застрял в горле, лицо побледнело, и на голове волос встал дыбом.
— Ты? Ты?! — поперхнулся пережеванным ломтем хлеба.
— Ждал другой? — Анна неприязненно улыбнулась, накинула на вешалку подаренный дочерью дорожный плащ и сделала шаг навстречу.
— Не подходи!!— заверещал Петр. — Пойди прочь! Исчезни с моих глаз, нечистая!
Анна стала, как вкопанная.
— Что с тобой? Ты, случайно, не больной? — сделала еще один шаг, враз невидимая сила выбросила мужа из-за стола, он толкнул ее в грудь и пробкой вылетел во двор.
— Лю-юди, кто в Бога верует, спасите!
Иван Чмокало нёс с уличного колодца воду, когда раздался крик Петра, увидел соседа, который торпедой летел от крыльца собственного дома.
— Постой! Куда прёшь, как угорелый? — Иван опустил ведра на землю и поймал Петра за руку.
— Га? Что? — большие глаза его кружились, как мотыли вокруг фонаря. — То ты, Иван?
— Я, Петро, я. Куда летишь-то?
— Там... Там... — замахал рукой в сторону своего дома.
— Что там?
— Там... она... Ганка моя...
— С того света возвратилась что ли? — дался в шутку Чмокало.
— Не веришь? Пойди, взгляни, взгляни! — Колобко показал рукой на освещенное окно. — Видишь, видишь, слоняется по комнате?
— Действительно кто-то есть, — Иван «ощетинился», как кошка перед собакой, подойдя к забору, вырвал с гвоздем штакетину и стал красться к освещенному окну.
В это время откуда-то с улицы принесло сельского весельчака и лгуна Иосифа Туниса. Последняя его побасенка — собственными глазами видел, как в соседнем селе, копая колодец, выкопали казака, что сидел на лошади.
Увидев крадущегося по кустам Чмокало, спросил:
— На кого охотитесь, Сидоровичу?
— Т-с-с! — Иван приложил палец к губам, а потом поманил к себе Иосифа.
— Вот, взгляни, видишь? — показал на окно.
— Вижу... Кто там?
— Кикимора какая-то...
В это время «кикимора» подошла к окну и задёрнула занавески. Увидев силуэт женщины, Иосиф перекрестился и, не размышляя, бросился вон со двора. За ним, таща штакетину, потеряв вдруг воинственность, захромал к воротам Иван.
— Петро, кто там? — кивнул в сторону дома Тунис.
— Откуда я знаю? Жена, говорит, моя...
— Жена? С того света вернулась? — еще раз перекрестился Иосиф. — Как это?
— Пойди и спроси! — ответил Петр, медленно приходя в себя.
— Э, нет! Твоя жена, ты и спрашивай...
— Ребята, а, может, я сплю? А ну, тресните кто-нибудь меня по лицу!
— Не спишь, друг. К сожалению! — Чмокало полез в карман и вытащил пачку «Примы».
— А может, мы пьяны? — потянулся за папиросой Петр.
— Да нет! — вздохнул Иосиф и зажёг спичку. — С утра ничего во рту не было.
Между тем, «кикимора» вышла на порог. Увидев троицу, что озабоченно курила и мгновенно, как по команде, повернула к ней свои глаза, громко засмеялась.
— Ты кто? — поперхнулся дымом Иван, сжимая в руке штакетину.
— Ой, соседушка милый! — не собираешься ли ты угостить меня этой штуковиной? — Ганка направилась к ним.
— Стой на месте! Слышишь?! — грозно предупредил Иван. — Вот там и стой! А теперь говори, кто ты?!
— Вы что, белены объелись? Или глаза мохом заросли? Я — Анна!
— Откуда ты взялась?
— С неба упала! — показала пальцем в темно-синюю высь. — От дочки приехала, болваны какие-то...
— Как приехала, когда мы тебя три недели назад похоронили… на сельском кладбище?..
— Меня?
— Всем селом. С духовым оркестром...
Сорокалетняя Анна Колобко, взяв отпуск, поехала к единственной дочке в Луганск, а через три дня вернулась домой кучей изувеченного колесами поезда мяса.
Что произошло? Как? Никто ничего толком не ведал. За полкилометра от полустанка растерзанный труп нашел путевой обходчик. Неподалеку валялся чемодан с бельем, гостинцами, пеленками для младенца и паспортом на имя Анны Колобко из села Живоводы...
— Ну и времена наступили?! — возмущалось село.
— Скоро, люди, из собственного дома не выйдешь!
— Уже скот крадут с колхозных ферм.
— Скоро к нашему скоту станут наведываться!
— Еще несколько лет назад такого не было...
— Где же милиция, СБУ, прокуроры? Куда смотрит правительство? Вокруг убийства, ограбления, поджоги, злодейства на каждом шагу, а президент выдает указы об учреждении профессиональных праздников…
Так шумело село, потому что таких похорон еще не видело. Раньше, лет пять назад, бывали случаи, когда в ближайшие сёла (Живоводы Бог миловал) привозили в цинковых гробах ребят из Афганистана — это было страшно! Но понимали — война! Хоть далекая, чужая, но война... А здесь? Мир, покой, а люди погибают, как мухи... Поехала бедняжка к дочери, которая собиралась родить, и ни за что ни про что убили, да еще и с поезда выбросили...
_...Глухо загрохотали о гроб горсти земли.
— Крепись, друг! — Иван Чмокало взял Петра под руку. — Идем уже... Анны не вернёшь... А жить дальше нужно.
—Жить? Зачем? Для кого?
— Для дочки, внуков...
— Да почему оно всё так-то, Иван, а?..
— На все воля Божья, на все...
***
— Тогда кто, по-вашему, перед вами? — Анна опять двинулась к ним.
— Стой на месте! — гаркнул Иван. — А то врежу тебя вот этой штакетиной, так сразу очутишься там, откуда пришла.
— Тьфу, на ваши глупые головы! — рассердилась Ганка. — Пойдём, Петр, в дом! А вы перестаньте ломать комедию...
— Что здесь такое? Что за гам? — к группе подошёл подслеповатый дед Гришко. Из своего дома выглянула Иванова жена, в воротах остановилось еще несколько прохожих. Все смотрели на Анну, и никто не осмеливался подступиться.
Ночь накрывала село. Темень сгущалась, стихал дневной гомон, разноцветными огнями вспыхивали окна. А здесь разделенные несколькими метрами поросшего подорожником двора стояли соседи и смотрели на пришелицу с того света— Анну — жену Петра Колобка.
— Да что это с вами всеми? — повела плечами женщина. — Я жива!
— Ты нам баки не забивай! Ты не Христос и живой быть не можешь! — отозвался дед Гришко. — Но раз уж пожаловала к нам, то скажи мне, как там, — он ткнул пальцем в небо, — живется нашим? Может, не стоит мучаться здесь за те проклятые купоны, а поспешить туда, а?
— Туда всегда успеете, деду, — посоветовала Анна и начала догадываться...
***
...Пассажирский поезд «Львов—Донецк», умерял ход, приближаясь к какому-то полустанку.
Умывшись, Анна Колобко шла узким коридорчиком, когда вдруг увидала, что из купе выскочила одетая в ее плащ, да еще с ее чемоданом, попутчица, которая подсела на последней остановке.
— Эй, постойте! — Анна расставила руки и попробовала задержать. Воровка, сбив Анну с ног, перегнувшись под весом ноши, рванула к тамбуру.
— На помощь? Грабят! — заверещала Анна, поднимаясь на ноги.
Из предпоследнего купе выглянуло двое чернявых мужчин.
— Пачему арьош, дарагая?
— Ловите вон ту, в сером плаще… Воровку ловите!!— показала в спину убегающей женщины.
Мужчины ринулись вслед за неизвестной, но было поздно: воровка успела отворить в тамбуре двери и прыгнуть в темноту ночи.
— Смотри! Какая шустрая! — воскликнул, улыбаясь в усы, высокий с черными, как смола, волосами и горбатым носом кавказец.
— Много утащила? — спросил сочувственно, закрывая двери вагона, за которыми, кромсая тишину, гремели и взблескивали едва освещенными окнами вагоны встречного поезда.
— Как вам сказать? Кое-что из одежды... гостинцы для дочки, подарок для внучки.
— Далеко еще ехать?
— В Луганск.
— Деньги есть?
— Нет.
— Все равно езжай...
—А как же без гостинцев?
— Ну и что?.. Ты сама гостинец...
— И еще какой, — улыбнулся товарищ и оценивающим взглядом прошелся по ее фигуре...
Ганка передернула плечами и пошла в купе. Поезд, минуя полустанок, опять набирал скорость. Она села у окна и уставилась в глухую ночь. Вот обрадуется дочка, когда мать явится к ней с голыми руками! А набрала: кур, тушенки, сала, меду и какая-то сволочь все своровала...
***
...—«Дощі холодні, гіркий туман...» — вдруг над загустевшей вечерней тьмой пронеслась песня. Ее пел соседский Василько, белокурый парнишка в солдатском мундире, который сегодня прибыл в отпуск и, наслаждаясь волей, успел замочить ее.
— Добрый вечер добрым людям! — он слегка покачивался. — О, титко Ганна! Как поживаете? — поспешил к женщине, что одиноко стояла посреди двора. — А чего все таращатся на вас, как баран на новые ворота? — спросил несколько озадачено.
— Не знаю, Васильку, — Анна поняла, что парнишка тоже ничего не знает, — принимают меня за кого-то другого.
— За кого же?
Анна пожала плечами.
— Васильку, — буркнул Иван. — А ну, пни ее — имеет она тело или это только дух?
— Дядь Петр! — заулыбался парень. — Можно я поцелуюсь с вашей тетей? — и, не ожидая разрешения, неуклюже обнял за плечи женщину и чмокнул в щеку.
— Гу-гу-гу... — загудело, как ветер в дымоходе, — вроде бы действительно живая.
— Да живая я, живая!
— Как можешь быть живой, когда тебя переехал поезд? Лишь чемодан и кучу мяса, завёрнутого в плащ, привезли в гробу...
— Титко Ганна, Вас переехал поезд? — хохочет выпивший солдат. — А через какое место?
— Через их глупые головы! — У женщины начинает лопаться терпение. — Петро, ты идешь в дом или нет?
— А ну, разойдись! — разнеслось над головами.
К группе приблизилась круглая с красной каймой и трезубцем фуражка участкового милиционера, который также едва держался на ногах.
— Что за митинг? По какому случаю? Разрешение сельсовета есть? Р-разойдись! А это что за неизвестное лицо?
— Ты власть, вот и расспроси! — советует дед Гришко.
Ступая, как кот по раскалённой солнцем жестяной крыше, милиционер приблизился к Анне.
— Иван Поцилуйко — участковый.— А вы кто такая? И что вы здесь делаете?
— А ты здесь что делаешь, пъянюго несчастный! — Наступает на него Анна — Я у себя дома! – и повернулась с намерением пойти в дом.
— А ну постой! Документы?
— Нет у меня документов.
— Тогда папр-р-ашу пройти со мной!
— Куда же это еще?
— В участок. Для выяснения... Ездят тута всякие, понимаешь, аферистки, а ты потом ищи... Следуйте, гражданочка, за мною.
— Никуда, сопляк, я с тобой не пойду!
—Это оскорбление лица и сопротивление власти! — он расстегнул кобуру пистолета. — Идемте! Не заставляйте применять силу!
— А ну пульни, Иван, в неё из револьвера. Может, исчезнет! — советует дед.
— Титко, что, в самом деле, здесь происходит? — трезвеет Василько.
— Не знаю, — разводит руками женщина. — Как будто ополоумели все. Я — Анна.
—Какая еще Анна? — икнул милиционер.
— Жена Петрова...
— Ну, знаешь... Всяких видел, но вот таких... Да, Анну три недели назад в землю закопали... Разберемся, откуда еще одна Анна выискалась.
— Что ж, идем, — вздохнула женщина и двинулась с места. Милиционер за ней.
— Ездят здесь всякие...
— Взгляните! А она как две капли воды похожа на покойницу.
— И откуда эта проныра узнала о тебе, Петр?
— О, эти аферистки все знают...
— Откройте глаза, я — жена этого балбеса!
— Это - правда? — уставился Поцилуйко на Петра.
— Я ее не знаю, — отрекается тот, — моя на кладбище... Мертвые не воскресают.
— Да жива я, поймите вы, наконец!
— Давай, топай! — он дулом пистолета ткнул женщину в спину. — Там разберемся...
— Вот дожились! Вот имеем Украину! Вот имеем демократию, — запричитала Цмокалиха.
— К чему здесь Украина и демократия?
— А во времена правления комуняков такого не было. Где, когда убивали на дому немощных людей за какую-то бутылку водки или несчастную пенсию? Кто тогда шатался без дела? Кто слышал о каких-то феристах, маркоманах? Нельзя грядку маку посеять... Дожили...
— Дядьку Петре, — подступает Василько к Колобку, — пойдите на участок и засвидетельствуйте, что тетя Анна ваша жена... А то арестуют!
— Не трогай, детка, мою Анну... Ты ничего не знаешь... Мы ее вот скоро месяц как похоронили.
—Как?
— Как всех. На кладбище.
— А кто же эта? — полностью трезвеет парень.
— Я так же хотел бы знать... А тетя покойница, царство ей небесное, пусть отдыхает с миром...
Еще долго шумели в этот вечер люди, вспоминали, что от послевоенного лихолетья вплоть до теперешних дней не знали таких кошмаров, когда днем, селами слонялись всевозможные уполномоченные, по вечерам — ночные и еще всякая нечисть. Неужели опять возвращаются те страшные времена?
***
...— Господа судьи, — подал голос Петр. — Это моя дочь Елена.
Два милиционера, которые уже держали под руку молодую женщину, готовые выдворить её за дверь, глянули на судью.
— Отпустите.
Когда Елена села на свободное место в переднем ряду, судья обратился к Анне:
— Вы признаете себя виновной?
— В чем? — пожала плечами женщина.
— В бродяжничестве, в намерениях путем обмана, выдавая себя за жену Петра Колобка, завладеть его имуществом?
— Нет, не признаю! Петр Колобко мой законный муж, а вот там моя единокровная дочка Елена.
— Не морочьте мне головы! — перебил судья. — У меня акт судмедэкспертизы, в котором черным по белому написано, что близ узловой станции Ясинуватая, в полукилометре от полустанка Октябрьский, Анну Колобко переехал поезд. А, согласно справки, выданной Загсом от 10 августа, её похоронили на кладбище села Живоводы. Что вы на это скажете?
— Я следователю семьсот, а вам семьсот первый раз говорю, что меня никогда никакой поезд не переезжал, а также никогда и никто не погребал. А 10 августа я была в Луганске у родной дочки Елены, которая перед вами в зале...
— Гражданка, как ваша фамилия?
— Дубрава Елена Петровна.
— Гражданка Дубрава Елена, вы признаете в этом человеке свою мать?
— Да, высокий суд, это моя мать! И я удивляюсь, господин судья, что вы устроили здесь фарс...
— Гражданка Дубрава, отвечайте на вопрос. — Вы только что подтвердили, что эта женщина – ваша мать. Тогда скажите, кто похоронен на кладбище в селе Живоводы?
— Откуда я знаю, что здесь у вас творится... Устроили цирк...
— Гражданка, я прикажу вас вывести...
— Хорошо, хорошо... Моя мать приехала ко мне 7 августа. В дороге у нее украли плащ, чемодан, документы...
— Дальше?
— Прожила она у меня три недели и поехала домой. И вдруг получаю телеграмму: «Судят!»
— Садитесь... Гражданин Колобко, что вы сообщите суду? Это лицо ваша жена или нет?
— Не знаю...
— Боже мой, папа! Что ты такое говоришь? — ойкнула Аленка.
— Не знаю. Жену Анну я похоронил...
— Да, — судья задумался.
«Мало того, что из-за вчерашнего перепоя разваливается голова, еще такое дело попалось. Все было просто и понятно: какая-то аферистка, внешностью похожая на жену Колобка, выдает себя за неё, чтобы завладеть имуществом. А что оказывается? С одной стороны — вывод судмедэксперта, справка Загса — из второго — неожиданный свидетель утверждает, что подсудимая ее родная мать...
Правда? Сообщница?
«Глупо, что не дернул утром сто пятьдесят!.. Думал сюда туда — зачитаю приговор и привет! А теперь следует что-то решать... Еще б этот болван не отпирался...»
— Гражданин Колобко, — в голове судьи созрела идея. — Скажите, нет ли у вашей жены какой-то особой приметы?
— Как это, «особой приметы»?
— Ну, шрама какого-нибудь или еще чего-то...
— Нет... Однако погодите, — Петр мгновенно вспотел. — Была... Родинка такая черная и большая, как десять копеек, — почему-то покраснел как вареный рак.
— Где? — повеселел судья. — На каком месте?
— Ну... как вам сказать... — бедолага аж полыхал... — Ну, там... Ниже спины...
— На ягодице? На которой?
— Что? А так... Подождите... Ну, как обернется к вам спиной и встанет накарачки, — он даже голову наклонил, по-видимому, представляя жену, — то будет... так справа, правой...
Когда в зале улегся хохот, судья обратился к одной из заседательниц.
— Катя, пройдите с подсудимой в совещательную комнату и проверьте свидетельство гражданина Колобка. Взгляните, есть ли родинка на правом бедре...
Из зала суда Анна вышла вместе с дочкой, держа на руках внучку. Позади, как побитый пес, плелся Петр и все еще со страхом посматривал на жену...
22 августа 1994г |
